В январе 1973 г. Дмитрий Симис наконец покинул Москву и через Вену направился в США.
Оказавшись в Новом Свете, он поставил перед собой весьма амбициозную цель - не только интегрироваться в американское общество, но и войти в первый ряд ведущих специалистов по Советскому Союзу. Учитывая, сколько видных советологов в годы холодной войны возделывали эту благодатную почву, поставленная цель была, мягко говоря, труднодостижимой. Тем не менее со временем она была достигнута.

Этому помогли не только природные способности и целеустремленность Симиса, сумевшего быстро адаптироваться в новой среде и успешно переквалифицироваться из советского американиста в американского советолога, но и верно выбранная им позиция, с которой он анализировал ситуацию в СССР. В отличие от многих советологов в США (особенно из числа бывших советских граждан), кормившихся от банальной антисоветской пропаганды, Дмитрий Симис пытался понять смысл и направление эволюции советского режима и на этой основе прогнозировать будущее отношений двух сверхдержав.

Безусловно, ему помогли связи, установленные с влиятельными кругами в Республиканской партии. Вскоре после приезда в США он наладил контакт с Ричардом Пёрлом - в то время помощником сенатора Генри М. Джексона (одного из авторов знаменитой «поправки Джексона-Вэника», заблокировавшей в 1974 г. экономические отношения между СССР и США). Р. Пёрл считался восходящей звездой на вашингтонском Олимпе. Очень скоро, правда, пути Симиса и Пёрла разошлись. Симис с самого начала ориентировался на умеренных республиканцев, проявлявших готовность к диалогу и сотрудничеству с Советским Союзом, а Пёрл принадлежал к воинственно настроенному правому крылу Республиканской партии, призывавшему вашингтонскую администрацию к силовому подходу в отношениях с СССР.

У Симиса сложились добрые отношения с Брентом Скоукрофтом, который станет советником по национальной безопасности президентов Джеральда Форда и Джорджа Буша старшего, а также с Джеймсом Шлезинджером, одно время возглавлявшим ЦРУ и Министерство обороны США. При поддержке своих влиятельных друзей Д. Симис возглавил Центр советских и европейских исследований Фонда Карнеги, которым руководил более десяти лет.

Еще в середине 80х годов он познакомился с бывшим президентом США Ричардом Никсоном и вскоре стал одним из наиболее близких его сотрудников. Дмитрий Симис сопровождал Никсона во время его последних приездов в Россию. Незадолго до смерти бывшего президента-республиканца в 1994 г. на базе Фонда Никсона был создан одноименный Исследовательский центр, директором которого был назначен Дмитрий Саймс, ведущий американский эксперт по политическим проблемам современной России.”

Источник: Черкасов П.П. . Портрет на фоне эпохи . // Весь Мир. М.: 2004 (ISBN: 5-7777-0279-1), стр. 377-381.

Все большую популярность известный американский политолог российского происхождения Дмитрий Саймс занимает в передачах Соловьева и программах с четкой направленностью в сторону обсуждений отношений между Штатами и Путиным. Поэтому его биография, национальность и личная жизнь особо интересны любителям политических обзоров.

Родился известный теоретик международных отношений в 1947 году в Москве. Родителями знаменитости были правовед Константин Симис и адвокат Дина Каминская, столичная еврейская семья, много лет пытавшаяся противостоять антисемитским настроениям в советской интеллигентной среде. Такая позиция мамы и папы сыграла важнейшую роль в становлении биографии и личной жизни Дмитрия Саймса, чья национальность не вызывает сомнений.

После окончания средней школы, парень устроился на работу старшим научно-техническим сотрудником в Исторический музей. Год практики позволил одаренному юноше выдержать сложные экзамены в МГУ на исторический факультет, где он долгое время числился самым способным учащимся.

Все изменилось через 2 года – беспокойному студенту, вступающему всякий раз в полемику с преподавателями по тому или иному историческому событию, и рьяно критикующему недостатки советской власти, пришлось перейти на заочное отделение.

Одновременно молодой человек сдал успешно вступительные экзамены в столичный биолого-почвенный вуз. Этому способствовало его увлечение антропологией и желание понять истинность утверждений о зависимости умственных способностей человека от его национальности.

В 1967 году студент оказался за дверью прославленного вуза из-за спора на обычном студенческом собрании. Тогда юный политолог категорически отказался подтвердить во всеуслышание целесообразность многомиллионного по своим затратам участия СССР в американо-вьетнамском конфликте. По мнению молодого специалиста в области международных отношений, все финансирование вмешательства в международную ситуацию можно было бы перенаправить на улучшение социальной ситуации на Родине.

Благодаря обширным связям родителей опальному Дмитрию Симесу, чья личная жизнь, биография и национальность всегда играли важную роль в его политической позиции, удалось получить должность младшего научного сотрудника в ИМЭМО. К этому времени парень твердо решил иммигрировать в США, поэтому умерил собственную активность по поводу восстановления исторической справедливости и обратил внимание на общественную работу.

Уникальная приспосабливаемость молодого человека и его глубинное понимание принципов советской идеологии, помогли избежать дальнейших обвинений в антисоветской пропаганде. Мало того, он в короткие сроки добился не только повышения в должности, но и похвал со стороны руководящих партийных лиц за достижения на посту заместителя комсорга института.

Эмиграция и карьера в США

Понимая, что в полной мере посвятить себя научной деятельности на выбранном поприще в условиях советской действительности и существующих антисемитских настроений в государстве не получится, Дмитрий Симис принимает решение переехать в Америку. Такой шаг стал большой неожиданностью для всех его вышестоящих попечителей и полностью изменил биографию и личную жизнь молодого ученого, родившегося в семье с неудобной национальностью.

Незадолго до официального оформления права на выезд за границу, Дмитрий оказался в среде диссидентов, устроивших акцию протеста в Центральном телеграфе в Москве. По этой причине был арестован и провел три месяца в камере предварительного заключения. Освободиться и получить в ускоренном варианте разрешение на эмиграцию помогло вмешательство американского сенатора и французского премьер-министра, обратившихся за помощью к самому товарищу Косыгину. Таким образом, Симис получил возможность выезда из СССР в качестве еврея, без права возвращения на просторы советского государства.

Некоторое время Дмитрию пришлось жить в Вене, пока решался вопрос о его статусе на новой Родине. Получив в 1973 году гражданство, Дмитрий очень быстро адаптировался в новых для него условиях, постаравшись не ограничиваться банальной пропагандой антисоветского направления. Умный и целеустремленный молодой человек выбрал единственно верный путь на фоне многочисленных перебежчиков из России – он смог заставить американских специалистов в этом вопросе больше рассуждать об эволюции советского общества. Такой анализ был совершенно непривычным и стал выигрышно разумным в области прогнозирования отношений двух мощных сверхдержав.

Влиятельные покровители

Очень быстро новоявленный гражданин Соединенных Штатов Америки, получивший после переезда документы на имя Дмитрия Саймса, приобрел нужные знакомства в Республиканской партии Нового света.

Так, в числе его патронов значились в свое время:

• помощник сенатора Ричард Перл;
• советник по национальной безопасности президентов Брент Скроукфорт;
• глава ЦРУ и Минобороны США Джеймс Шлезинджер.

Злые языки утверждают, что русскому эмигранту помогли именно влиятельные покровители возглавить Центр советских и европейских исследований Фонда Карнеги. На этой должности Дмитрий Саймс прослужил новой Родине более десяти лет.

Во многом благодаря многолетней дружбе с президентом Никсоном, специально для реализации амбициозных проектов удачливого эмигранта, был создан институт Национальных исследований, занимающийся исключительно проблемой отношений между Америкой и современным Российским государством с учетом последних событий.

Личная жизнь известного политолога

Особых подробностей о семье и ее роли в биографии Дмитрия Саймса найти не удалось. Известно только, что супругой знаменитости стала Анастасия Решетникова, дочь известного художника Пашкевича. Женщина считается одним из самых популярных в Америке и Европе художников театра и кино.

С будущим мужем они познакомились в один из его приездов в российскую столицу в 1994 году. Тогда американский политолог русского происхождения и еврей по национальности сопровождал президента Никсона на очередные переговоры с главой новообразовавшегося государства после развала Союза. А молодая выпускница ВГИКа и художественного института имени Сурикова летела вместе с влиятельными особами в одном самолете на первую в своей жизни персональную зарубежную выставку.

© Саймс Д. (Simes D.), 2015

© ООО «ТД Алгоритм», 2015

* * *

Вместо предисловия. Бжезинский на нас обижен

Фигура Дмитрия Саймса интересна не только как олицетворение неординарного эмигранта из Советского Союза, который практически молниеносно совершил головокружительную, по масштабам США, карьеру, став советником по внешней политике президента Никсона. Ему удалось сохранить удивительно добрые отношения с политической элитой на своей прежней родине и при этом рьяно отстаивать интересы родины, вновь обретенной. Этим видимым парадоксом, вероятно, можно объяснить исключительную влиятельность Дмитрия Саймса как в Москве, так и в Вашингтоне.

– Господин Саймс, какова история создания вашего центра? Как вы понимаете его миссию?

– Наш центр был создан 20 января 1994 года Ричардом Никсоном, через 25 лет после его президентской инаугурации. В это время в Вашингтоне было много разных мозговых трестов – либеральных, консервативных, неоконсервативных. Но такого места, где внешнеполитические реалисты ощущали бы себя как дома, не было. И Никсон решил его создать. К сожалению, он умер вскоре после того, как было объявлено о создании центра. Мы же, что называется, руководствовались никсоновскими заветами, хотя и шли по своему пути.

Центр Никсона – организация непартийная, или двухпартийная. Конечно, у нас есть свое политическое лицо. То, что я бы назвал «правоцентристская организация», умеренная по своей политической ориентации, но весьма склонная к тому, чтобы занимать необычные позиции и поднимать те вопросы, которые могут показаться кое-кому весьма неприятными.

Когда мы говорили с Никсоном о создании центра, он все время повторял: «Вы должны продемонстрировать мне две вещи. Первое, вы должны мне показать, где конкретная ниша для этого центра. А второе, вы должны мне доказать, почему другие не могут делать то же самое, так же хорошо или еще лучше». Поэтому мы не боимся быть провокаторами. Провокаторами не в отрицательном смысле, кого-то на что-то провоцируя, но занимающими такие позиции, которые могут показаться кому-то неожиданными, идущими слишком далеко.

Нам казалось, что в Вашингтоне слишком много людей, которые идут в мозговые тресты не потому, что хотят производить серьезные и новые идеи, а потому, что либо их присутствие в администрации закончилось, либо потому, что они надеются оказаться в следующей администрации. Такие люди, мягко говоря, бывают слегка ангажированы. Их позицию почти по каждому вопросу можно предсказать еще до того, как они стали изучать какой-то вопрос. Они просто смотрят, где находится основополагающее направление мысли в их партии или в их течении, что и становится их отправной точкой.

Мы отличаемся от других неправительственных организаций в Америке, поскольку сознательно решили, что не будем заниматься внутриполитической ситуацией в других странах. Мы хотим вести внешнеполитический диалог, например с истеблишментом России – с таким, какой он есть, а не таким, каким его хотелось бы видеть.

Наши дискуссии с российскими коллегами неофициальны и неформальны. Мы не хотим подменять министерства иностранных дел наших стран. В то же время мы хотим, чтобы те люди, с которыми мы общаемся, имели бы выход к соответствующим фигурам в правительстве.

У нас есть небольшой, но очень авторитетный штат ведущих специалистов, которые возглавляют наши программы. Но мы не были бы столь эффективны, если бы у нас не было наших «старших товарищей». Под «старшими товарищами» я имею в виду тех людей, которые не работают в центре, но очень активно с нами сотрудничают, возглавляют наш совет директоров и консультативный совет. Нам было бы трудно вести эффективный диалог с Россией, если бы мы примерно раз в год, а иногда и чаще не организовывали бы ланчи между президентом Путиным и почетным председателем нашего центра Генри Киссинджером. Нам было бы труднее работать с конгрессом, если бы в наш совет директоров и исполнительный комитет центра не входил бы сенатор Пэт Робертс, председатель сенатского комитета по разведке. Таких людей у нас в совете директоров и исполнительном совете достаточно много. Они являются, если хотите, приводными ремнями между нами и органами высшей власти.

– С кем именно вы общаетесь в Москве?

– Когда российская делегация недавно приезжала сюда, в Вашингтон, она встречалась с помощником секретаря по национальной безопасности Стивом Хедли, с первым заместителем министра обороны по международным делам, со многими ответственными представителями Госдепа и Белого дома. Мы же, когда приезжаем в Москву, традиционно встречаемся с министром иностранных дел, с секретарем Совета безопасности, с Шуваловым, с Дмитрием Медведевым, до него – с Волошиным… С людьми на этом уровне. Двое моих коллег были осенью в Москве и в составе группы встречались с президентом Путиным.

Когда мы работаем с российскими коллегами, у нас нет какого-то одного стратегического партнера. По каждому вопросу мы находим организацию, которая целесообразна для нас как партнер. Координатором нашей последней поездки в Москву являлся Фонд эффективной политики, возглавляемый Глебом Павловским. Но у нас в России есть другие партнеры, как и у Глеба Павловского в США.

Нас в Вашингтоне часто упрекают в том, что мы занимаем пророссийскую позицию. Господин Бжезинский особенно часто упрекает нас и очень на нас обижен. Мы, конечно, очень переживаем, что не соответствуем его очень высоким ожиданиям. Как говорится, жизнь тяжела, и мы готовы и с этой печальной участью примириться. Мы исходим из того, что в диалоге по проблемам национальной безопасности у России и Америки есть свои интересы, и они должны быть четко сформулированы. Там, где возможно, следует искать точки соприкосновения и возможности для сотрудничества. Где невозможно – стараться найти формулу, чтобы разногласия не становились космическими и не мешали нам сотрудничать там, где вероятно совпадение взаимных интересов.

– Можете ли вы объяснить, почему правительство США все же нуждается в организациях вроде вашей?

– Когда мы создавали свой центр, мы не советовались с правительством США. И для нас мнение правительства по этому поводу не было центральным. Для того чтобы понимать, что происходит в американской политике, нужно иметь возможность диалога с властью. Мы такой диалог ведем. Но мы исходим из того, что очень трудно повлиять на политические решения со стороны. Я живу в Вашингтоне уже более 30 лет, общался с очень важными и значительными фигурами власти. И мне очень трудно представить себе, как можно повлиять на некое решение, разговаривая с кем-то в какой-то администрации. Мы пытаемся влиять реально, за счет нашего участия в политическом диалоге.

Чего практически нет в Москве – это взаимосвязей сообщающихся сосудов между организациями вроде нашей, средствами массовой информации и конгрессом. Если господин Гвоздев (редактор журнала The National Interest) сначала появляется на телевидении, затем его приглашают на слушания в конгресс, то возникает вопрос не о том, почему он нужен администрации, а почему администрация должна с ним считаться. Если его потом приглашают на встречу с вице-президентом, то это необязательно потому, что он нужен вице-президенту, а потому, что он представляет собой величину и носителя точки зрения, которая важна для вице-президента, для Белого дома.

По многим вопросам мы находимся в оппозиции и совсем не рассчитываем, что власть будет обращаться к нам за советом. Мы пытаемся сделать так, чтобы наши мнения имели политическое значение, чтобы их нельзя было бы игнорировать. С помощью средств массовой информации мы имеем возможность определять формат дебатов и их приоритеты. Например, мы можем выказывать повышенный интерес к тому, что делается в Ираке, но гораздо меньший акцент делать на том, что происходит в Северной Корее.

Я много лет назад разговаривал с Доном Кендаллом (легендарный глава компании «Пепсико». – Ред. ). Я встречался с ним в Университете Джона Хопкинса, где возглавлял небольшую программу по России и Восточной Европе. Дон Кендалл нас финансово поддерживал. Раз в месяц он меня приглашал на ланч в свою роскошную штаб-квартиру под Нью-Йорком. Дон был в хорошем настроении, постоянно подливал мне «Столичной». И вот он мне говорит: «Видел тебя недавно по телевизору. Ты выступал по поводу политики СССР. Но когда ты последний раз разговаривал с Брежневым?». Я ему ответил: «Понимаете, Дон, я вообще с ним никогда не разговаривал». Это было не совсем правдой: однажды я встретился с Брежневым на одном мероприятии в Москве до моей эмиграции, но поговорить нам особенно не удалось. «А вот я, – продолжал Дон, – вернулся из Москвы два дня назад и проговорил с Леонидом три часа. И он мне сказал то-то и то-то». Но тогда я спросил Дона Кендалла: а когда он разговаривал с обычными русскими, когда он последний раз заходил в советский магазин и интересовался, есть ли там колбаса, разговаривал ли он с секретарями обкомов, которые бы рассказали, в какой степени выполняются планы или почему они не выполняются. Конечно, на том уровне, на котором действовал Кендалл, эти вопросы были из совсем другого мира. Так вот мы и пытаемся принести в дискуссии новое измерение, которого часто не хватает в политических дискуссиях. Это наша миссия.

– Какого рода иерархия существует в вашем центре?

– У нас директора программ в принципе равны. Они необязательно равны между собой по своему престижу, возрасту и соответственно вознаграждению. Постоянных сотрудников у нас 18 человек. Кроме того, работают на полставки младшие научные сотрудники. У руководителя каждой программы есть такая группа сотрудников, на которых они полагаются. Но все обладают достаточной степенью автономии.

Мы с самого начала хотели быть небольшой организацией. Чем меньше, тем у вас больше средств на все остальное. Первые годы своей профессиональной жизни я провел в Институте мировой политики и международных отношений, работая на человека, которого звали Евгений Максимович Примаков. Работали мы вместе с Игорем Сергеевичем Ивановым на человека, которого звали Николай Николаевич Иноземцев. Я помню, даже тогда наши постоянные разговоры шли о том, что в институте было 750 сотрудников; если бы из них уволили человек 500, он стал бы только лучше, а оставшиеся, соответственно, получали бы лучшую зарплату. Кроме того, если бы мы стали крупной организацией, нам было бы трудно занимать позиции, которые я назвал провокационными. Наконец, когда мы берем сотрудников, то исходим из того, что это люди, которые могут действовать на самом высоком уровне. Для наших руководителей программ возможность встречаться с руководителями стран, которыми они занимаются, является нормой. Если наша руководитель программы по энергетике находится в Азербайджане, то она встречается с Алиевым. Когда она бывает в Казахстане, она летит на самолете господина Назарбаева. Таких людей на рынке немного.

– Пытается ли ваш центр представлять консолидированную точку зрения или же он является лишь площадкой для экспертов?

– Ни одна серьезная организация вроде нашей не будет заставлять своих сотрудников произносить какие-то слова. Это неправильно, да и невозможно с людьми на определенном уровне. Но мне трудно представить себе человека в Heritage Foundation, который являлся бы либеральным демократом. Мне трудно представить себе человека в Carnegie Endowment, который был бы республиканским изоляционистом. Совершенно очевидно, что чем организация крупнее, тем более она эклектична. У каждой организации свое лицо. В Центре Никсона есть, конечно, разные люди, с разными подходами. Когда какого-то из наших сотрудников приглашают для выступления в конгрессе, никто не приходит к руководству центра с вопросом, можно ли это сделать. Никто нам не представляет свои материалы для предварительной цензуры. Когда кто-то решает написать статью, никакого предварительного согласования или редактирования у нас нет и не может быть. Как организация мы очень редко выступаем с какой-либо позицией.

Но, с другой стороны, я бы слукавил, если бы сказал, что у нас нет своего лица. Оно у нас есть. Вы не найдете в Центре Никсона людей, которые считают, например, что США – это центр мирового зла. Если бы они здесь оказались, в долгосрочной перспективе им было бы некомфортно. Вы не найдете здесь людей, которые скажут, что главная миссия США – это распространение в мире добра и что все остальные должны Америке подчиняться. Это центр, ориентированный на политический реализм. Ну а внешнеполитический реализм говорит с разными акцентами, на нескольких диалектах. И они представлены в Центре Никсона.

– Насколько различается работа российских и американских мозговых трестов?

– Мы работаем по-разному. В России мозговые тресты тесно сотрудничают с властью. Хотя мы и стремимся тесно сотрудничать с любой администрацией, мы хотим, чтобы между нами и этой администрацией была если не каменная стена, то высокий забор. В этом заборе может быть пара калиток и даже одни большие ворота, но мы хотим играть по очень четким правилам. Мы очень осторожно относимся к любому государственному финансированию. Я не верю, что тот, кто платит, не захочет когда-нибудь, даже подсознательно, заказывать музыку, а весь смысл нашего существования в том, чтобы музыку мы писали сами.

Когда мы публикуем статьи в газетах, нам важно сознавать, что они будут иметь реальный резонанс. Руководители телепрограмм очень ориентируются на аналитические статьи в больших газетах. Я разговаривал с некоторыми людьми, определяющими политику на российском телевидении, но там механизм принятия решения несколько другой и ориентация на газетные статьи, прямо скажем, существенно меньше. Здесь есть двухпартийный конгресс, где у меньшинства очень большая и реальная власть, где в каждой комиссии имеется аппарат большинства и аппарат меньшинства. Когда готовятся слушания, свидетелей отдельно приглашают и республиканцы, и демократы. В России, как мне кажется, Дума сегодня играет совсем другую роль, чем конгресс в США. Это те самые механизмы, которые позволяют нам действовать по-другому. Механизмы влияния в наших странах не совпадают.

Беседа проходила в рамках International Visitor Leadership Program, организованной посольством США в России 27.03.2006.

Теряя Россию

Американская администрация получила от Путина, что просила

(из интервью «Новой газете», 01.10.2001)

Со дня трагических событий в Нью-Йорке проходит все больше и больше времени, каковы сейчас настроения американцев? Как они относятся к плану сотрудничества, предложенному Россией?

Об этом мы разговариваем с директором «Никсон-Центра», известным американским политологом и специалистом в области американо-российских отношений Дмитрием Саймсом.

– Дмитрий, прокомментируйте, пожалуйста, речь Путина в Германии относительно позиции России в акции возмездия.

– Мне кажется, что эта речь разумная. Она была однозначно хорошо воспринята в Германии – бундестагом и канцлером Шредером – и в целом хорошо воспринята в Соединенных Штатах. Речь создает впечатление, что президент Путин принял четкое решение в этой сложной и драматической ситуации – ориентироваться на участие в коалиции против терроризма и сотрудничество с Соединенными Штатами. Он, естественно, хочет, чтобы интересы России и его личные принимались во внимание. Он говорит о необходимости более активных и более углубленных консультаций. И я думаю, что иного в его положении трудно было бы ожидать.

Реакция на позицию России, особенно если речь идет об американской администрации, строится не только на основе публичных заявлений президента Путина, хотя они, конечно, изучаются, рассматриваются весьма серьезно, но и на основе многих других разговоров. Хочу обратить ваше внимание на практически беспрецедентный часовой телефонный разговор в позапрошлую субботу между Бушем и Путиным. И результаты этого разговора воспринимаются очень серьезно американскими высокопоставленными лицами. Эта беседа вызвала уважение у президента, который говорил своим коллегам, что Путин хочет, чтобы с Россией больше консультировались, что у него, естественно, есть свои интересы, чтобы проблема Чечни не была исключена из этой общей борьбы с мировым терроризмом, и что в то же время он вел себя как человек, как лидер, который готов серьезно сотрудничать с Соединенными Штатами.

Я хочу обратить ваше внимание, что США абсолютно удовлетворены позицией России в отношении воздушных перелетов. И президент Путин сформулировал, что будут иметь место перелеты с гуманитарными грузами. Но при этом не была предложена никакая процедура проверки, какие грузы – гуманитарные, какие – не гуманитарные. То есть в общем американская администрация получила от президента Путина то, что просила. И я думаю, что серьезным отношением президента Путина к сотрудничеству с Соединенными Штатами можно объяснить неожиданное понимание американской администрацией проблем, с которыми столкнулась Россия в Чечне. И я думаю, что это нормальная основа для диалога и сотрудничества, которая строится не на словах, личном обаянии лидеров, похлопываний по плечу и объятиях. А на том, что две стороны встречаются и говорят: вот мои национальные интересы, вот твои национальные интересы. Нам кажется, что они в основном совпадают. Как мы можем сделать так, чтобы это совпадение привело к конкретным результатам? И это совпадение национальных интересов начало приводить к конкретным подвижкам после диалога президента Путина и президента Буша.

– Существуют ли различия в настроениях американцев? По принципу левые – правые, интеллектуальная элита – средний американец.

– Я думаю, что в Америке по-прежнему существует морально-политическое единство. Оно сложилось по ряду причин. Во-первых, потрясение настолько сильно, что разногласия отступают на второй план. И те, кто видел, что произошло в нижнем Манхэттене, поместили на вторую и третью полки все несовпадения во взглядах. Во-вторых, в Америке есть хорошая традиция. В момент кризиса конгресс и нация сплачиваются вокруг президента, который является Верховным главнокомандующим. Мы все хотим дать ему возможность защитить национальные интересы и проявить себя. Всегда найдутся какие-то группы, у которых есть своя точка зрения. Они хотели бы, чтобы мы разбомбили все остальное человечество или, наоборот, чтобы мы не замарали руки кровью хотя бы одного невинного младенца. Эти перспективы понятны. Но они не имеют отношения к серьезной политической динамике в Соединенных Штатах сегодня.

– В первые дни после конфликта на интернет-форумах все же появились совершенно разные точки зрения. На форуме газеты «Los-Angeles Times», например, многие американцы критиковали речь Буша и обвиняли американскую администрацию в том, что случилось.

– С фактической точки зрения вы правы. Не сомневаюсь, что, если бы вы посмотрели на форумы других газет, вы бы увидели то же самое. Особенно в таких больших и сложных по своей композиции городах, как Лос-Анджелес, который был далеко от трагедии.

И в то же время хочу вам напомнить, что люди, которые принимают участие в такого рода форумах, нетипичны. Я, например, не знаю ни одного такого человека. Это определенный контингент. Я говорю это не скептически. На это интересно посмотреть, но представлять как социологический опрос было бы неразумно. Если вы ознакомитесь с существующими опросами, то увидите, что подавляющее большинство – около 90 % – поддерживают то, что делает президент. Это состоятельные и менее состоятельные, американцы белые и американцы черные. И даже подавляющее большинство американских мусульман. Естественно, такая ситуация не будет продолжаться бесконечно. И это обнаруживается уже сейчас. Люди в частном порядке начинают говорить: знает ли администрация, что она делает? Какой у них план? Почему до сих пор не были нанесены удары?

Сегодня я разговаривал с одним из ведущих авторитетов в области американской внешней политики. Он спросил меня, что я думаю о действиях администрации. И я сказал, что пока все неплохо. Но это отчасти происходит потому, что мы исходим из того, что дуракам полработы не показывают. Точнее, потому, что только дураки будут иметь окончательное мнение по поводу вещей, которые мы еще не знаем. Но, конечно, есть какой-то элемент беспокойства: а что произойдет? как это будет сделано? не теряем ли мы драгоценное время в поисках создания коалиции? И этот человек, который неоднократно появлялся на американском телевидении и с которым считаются очень многие, сказал: «Да, я с тобой абсолютно согласен. Просто я этого не мог публично сказать, потому что это стало бы новостью». И у администрации есть такой запас общественного доверия, когда люди готовы истолковывать любое сомнение в их пользу, потому что люди хотят, чтобы президент и администрация достойно и эффективно справились с этими задачами.

Кроме того, в 2002 году в Америке состоятся выборы в конгресс – выборы довольно серьезные. И я думаю, что если к этому времени Америка будет участвовать не в нормальной, полноценной войне, а в такой непонятной ползучей войне, вы увидите, какие будут серьезные партийные разногласия.

– На ваш взгляд, если бы трагические события случились в России, пришли бы люди в Вашингтоне к российскому посольству так же, как россияне – к американскому? Более того, два года назад взрывы в Москве не спровоцировали никаких общественных обсуждений ни на улицах, ни в массмедиа.

Любители политических ток-шоу, идущих на российском телевидении, давно уже знают заокеанского эксперта, который обычно посредством телемоста комментирует различные события международной жизни. Сейчас Дмитрий Саймс уже вживую вместе с ведет программу "Большая игра" на первом канале. Они представляют российский и американский взгляды и идеи по решению глобальных проблем.

Происхождение

Дмитрий Константинович Симис (так его звали при рождении) - американец в первом поколении, эмигрировавший из Советского Союза. Родился 29 октября 1947 года в Москве. По национальности Дмитрий Саймс еврей.

Его отец, Константин Михайлович Симис, работал преподавателем в МГИМО, специализируясь на международном праве. Потом был старшим научным сотрудником в Институте законодательства, сотрудником "Радио Свобода", занимался правозащитной деятельностью.

Мама, Дина Исааковна Каминская, работала адвокатом. Представляла интересы многих диссидентов в советских судах, за что ее потом исключили из Московской коллегии адвокатов. В 1977 году родители Саймса эмигрировали в США к сыну. В биографии Дмитрия Саймса семья сыграла большое значение в становлении его политических взглядов и стремлении покинуть страну.

Студенческие годы

После окончания средней школы он не сумел в первый год поступить в институт. Поэтому, чтобы не терять время зря, устроился работать научно-техническим сотрудником в Государственный исторический музей. На следующий год, успешно пройдя вступительные экзамены, поступил учиться на исторический факультет МГУ на дневное отделение.

На втором курсе Дмитрий Саймс неосторожно вступил в горячую полемику с преподавателем на занятии по истории КПСС по вопросам оценки некоторых ленинских трудов. В советское время это был один из главных предметов, независимо от получаемой специальности. Поэтому, чтобы избежать более суровое наказание, перевелся на заочный факультет. В это же время он серьезно увлекся антропологией, из-за чего поступил на дневное отделение биологического факультета МГУ. Однако и здесь дальше первого курса дело не пошло. Его отчислили из университета за выступление на молодежном диспуте, на котором студенты должны были осудить американскую агрессию во Вьетнаме. Руководству факультета не понравились его антисоветские высказывания.

К счастью, Дмитрия Саймса не исключили с заочного обучения. Он закончил истфак МГУ, защитив дипломную работу по проблемам новейшей истории США. Еще во время учебы знакомые его отца смогли устроить его научно-техническим сотрудником в знаменитый Институт мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО). Получив высшее образование, он продолжил работу в этом институте, занимаясь социально-политическими проблемами США.

Работал под научным руководством Шамберга в Отделе информации в группе США. Дмитрий читал лекции по международным проблемам. Национальность в биографии Дмитрия Саймса тех лет, наверное, только помогала. Он стал одним из самых перспективных научных специалистов. Получил премию в конкурсе на лучший проект среди молодых специалистов. Именно тогда всерьез заинтересовался США как местом будущего жительства и решил эмигрировать.

Вперед к мечте

Чтобы не навредить людям, которые его устроили на работу, и, возможно, репутации института, Дмитрий уволился и только потом подал документы на выезд. В принятии одного из самых ответственных решений в биографии Дмитрия Саймса национальность сыграла ключевую роль.

После полугода томительных ожиданий ему разрешили выехать из Советского Союза. Незадолго до этого Дмитрий участвовал вместе с другими диссидентами в акции протеста, проходившем в Центральном телеграфе в Москве. Его арестовали, и он три месяца провел в камере предварительного заключения. Освободиться и быстро оформить документы помогло ходатайство французского премьер-министра и американского сенатора. Они обратились за содействием к председателю советского правительства Косыгину. И в начале 1973 года, как и многие другие советские евреи, по израильской визе он выехал через Вену в США без права возвращения.

По прибытию в страну своей мечты бывший советский американист официально стал Дмитрием Саймсом. Молодому человеку удалось достаточно быстро интегрироваться в Новом Свете, стать ценным специалистом по своей бывшей Родине. В отличие от многих "русских" эмигрантов, не спекулировал на теме тяжелой доли евреев в советской стране, не занимался оголтелой антисоветской пропагандой.

Большое значение в биографии Дмитрия Саймса как авторитетного специалиста-советолога сыграло то, что он старался реалистично смотреть на советский мир. Вместо тотальной критики предложил больше заниматься вопросами эволюции социализма и страны, что способствовало более точному прогнозированию отношений между сверхдержавами.

У него были хорошие отношения со многими влиятельными политиками, включая Джеймса Шлезинджера, директора ЦРУ, а затем с Министерством обороны и Брентом Скроукфортом, советником по национальной безопасности. Возможно, благодаря им он возглавил в Фонде Карнеги Центр советских и европейских исследований. Здесь проработал около десяти лет, занимаясь научной работой и преподаванием в ведущих американских университетах.

Специалист по новой России

Важным событием в биографии Дмитрия Саймса стало знакомство в 80-е годы с бывшим президентом США Ричардом Никсоном. Он считался его неофициальным советником по внешнеполитическим вопросам. В 1994 году возглавил неправительственный исследовательский Никсоновский центр (в настоящее время Центр национальных интересов).

В постсоветское время Дмитрий Саймс занимается вопросами отношений между новым российским государством и объединенным Западом. Он достаточно лоялен по отношению к действующей в России власти. Оставаясь патриотом своей новой Родины, выступает за улучшение отношений между странами на основе баланса интересов. Часто выступает в качестве эксперта на различных телевизионных передачах и изданиях. Автор нескольких книг, среди последних - "Путин и Запад. Не учите Россию жить!"

Личная жизнь

Саймс женат на дочери известного российского художника Пашкевича. Она окончила художественный факультет ВГИКа по специальности художник-постановщик фильма, и художественный институт имени Сурикова. Сейчас является одним из популярных театральных художников в Америке и Европе.

С будущим мужем познакомилась в 1994 году в один из его многочисленных приездов в Москву, когда американский советолог прилетал на переговоры с руководством новой России. О детях Дмитрия Саймса и Анастасии не сообщается. Проживают супруги в Вашингтоне.

Все статьи

Дмитрий Саймс

Дмитрий Саймс - президент Центра по национальным интересам, назначенный на эту должность основателем Центра Ричардом Никсоном

Президент Обама вот-вот добавит еще одну мрачную главу к своему послужному внешнеполитическому списку. Возможно, он думает, что его ответ на интервенцию России в Сирии по типу «ни войны, ни мира» позволит избавить США и его лично от возможных издержек выбора одного из двух зол.

Может ли американская реакция на события на Украине вызвать конфликт, который приведет к российско-американской войне? Такое развитие событий кажется невероятным. Но говоря «невероятно», мы имеем в виду не реальные вещи, а только наше собственное представление о них. Как показали Ирак, Ливия и Сирия, политические лидеры зачастую не в состоянии представить вещи, которые кажутся им неудобными.

(13)

Имеются все предпосылки для дальнейшего обострения конфронтации между Западом и Россией по поводу Украины. Обама должен признать угрозу национальным интересам США, которую может породить этот кризис, и действовать соответственно

(4)

Почему России, Западу и Украине предстоит пройти очень длинный путь от минского перемирия к окончательному урегулированию конфликта

(1)

Американский блеф и высокомерие по отношению к Москве разжигают российский национализм, убеждают Путина в нашей слабости и способствуют опасной перегруппировке сил.

Отношения США и России быстро ухудшаются. Ошибочная и высокомерная политика Соединенных Штатов после окончания холодной войны стала источником глубокого разочарования России. А все более вызывающее поведение Владимира Путина провоцирует возмущение Запада. Но ни Вашингтону, ни Москве соперничество не нужно.

«Распространение» демократии, особенно путем насильственной смены режима, встретит серьезное сопротивление в мире. Страны, которые подозревают, что могут оказаться объектом такого обращения, вряд ли признают нравственное превосходство Америки.

Своими действиями и заявлениями Соединенные Штаты все больше уподобляются империи. Поэтому, возлагая на себя функции сильного и непреклонного лидера, Вашингтон должен сделать опыт предшественников предметом своего особо пристального внимания. При этом Америке не следует поддаваться соблазну вмешиваться в чужие дела, если на карту не поставлены ее собственные национальные интересы. Это, в частности, означает отказ от доктрины повсеместного продвижения демократии.